Большие числа

— Вы, что же, летели сюда семь с половиной лет только для того, чтобы взять у меня интервью? – удивленно спросил престарелый доктор Гонен, вглядываясь в голографическое изображение своего молодого собеседника.

— Ну, что вы, профессор?! Вы, вероятно, совсем не следите за новостями: астрофизики разведали в этой части галактики множество пространственных тоннелей. Так что путешествие к вам заняло у меня неполных четыре месяца.

— Ах, вот оно что! Надо было еще год назад убраться отсюда, – проворчал старик. – Но путь свой, юноша, вы проделали зря – никаких интервью я давать не собираюсь. Возвращайтесь домой, ради бога, не теряйте время.

— Господин профессор, я не могу вернуться без репортажа – меня уволят!

— Весьма сожалею. Но решать ваши проблемы я не буду. Планета официально принадлежит мне, и по закону вы не имеете права опускаться на поверхность без моего разрешения. Поэтому отправляйтесь-ка восвояси.

— Но, профессор, какой еще закон в такой глуши? Это в эпоху почившего в бозе Священного Союза Галактик можно было найти полицейского в любом уголке Вселенной, а сегодня… Да я и не собираюсь садиться. Пожалуй, последую вашему совету и улечу домой. Но свою презентацию всё равно сделаю, и тогда, будьте покойны, к вам устремятся журналисты со всех концов Вселенной.

— Вот как? Что же заставит всю Вселенную заинтересоваться моей персоной?

— Видите ли, доктор Гонен, у меня есть основания полагать, что вы самым непосредственным образом причастны к взрыву планеты Кохинор.

— Я?! Вы полагаете, что я каким-то образом взорвал столицу Священного Союза – самый охраняемый объект во Вселенной?

— Это всего лишь предположение. Вы же не будете отрицать, что покинули планету перед самым взрывом?

— Но я это сделал не по своей воле. Меня просто выгнали перед началом съезда Партии Благоденствия. Всех беспартийных удалили – так постановил Центральный Комитет.

— Да, верно, вместе с вами планету покинули еще несколько человек. Но я узнал, что в своё время вы лично обращались к коменданту Кохинора, генералу Свирскому, и упрашивали его принять вас на работу.

— Что же тут удивительного, я был беден, нуждался в средствах.

— Это удивительно, если принять во внимание обстоятельства. Я досконально изучил вопрос. Во-первых, работа в непосредственной близости от союзного правительства не приносила никаких особенных выгод, но была чревата всевозможными неприятностями. Обычно технический персонал столицы набирали в порядке мобилизации, а вы попросились сами. А во-вторых, вы ведь ненавидели Свирского: он увел у вас невесту. Не правда ли, госпожа Свирская, в девичестве Грант, была вашей подругой в студенческие годы? А потом вышла замуж за Свирского – тогда еще курсанта. Я нашел в архиве старый клип, снятый камерой безопасности. Там хорошо видно, как вы пытались напасть на вашего соперника с чем-то вроде кинжала. Но Свирский отобрал у вас нож, а потом избил и сломал два ребра. Он запросто мог бы вас посадить, но не стал, ограничился побоями. А вы потом из-за этих событий несколько лет пребывали в депрессии, покончить с собой пытались. И вот этого человека – своего личного врага – всего через пятнадцать лет вы умоляете предоставить вам работу?!

— Не понимаю, что доказывают все эти подробности семидесятилетней давности, – промолвил профессор, немного помолчав.

— Ну, в суде присяжных они, конечно, не докажут ничего. Но мне и не нужно доказывать – достаточно возбудить любопытство коллег-журналистов, а уж тогда они явятся толпами – и пропало ваше уединение.

— А вы, насколько я понимаю, собираетесь предложить мне лучший вариант?

— Конечно! Вы даете интервью. Мы подписываем эксклюзив. После чего никто не сможет вас побеспокоить, кроме меня! Согласитесь, это намного лучше.

— Мда, пожалуй. Вы, молодой человек, прохвост. В десятке миль от моего дома есть космодром. Я включу маяк, садитесь.

Корабль журналиста вошел в атмосферу и промчался на фоне занимавшего полнеба лилового шара – газового гиганта, одной из лун которого была планета доктора Гонена. Внизу дышала жаром раскаленная каменистая почва и текли потоки огненной лавы. Одно из солнц, огромное, белое и жаркое, медленно уходило за горизонт, даруя пылающей пустыне временную передышку; другое, красноватое, далекое и холодное, тускло светилось в зените темного неба, окрашивая безжизненные равнины и скалы в угрожающе багровые тона. Было еще и третье, но оно сейчас освещало противоположную сторону планеты, которая никогда не знала ночного мрака и лишь изредка погружалась в сумерки, если газовый гигант заслонял наименьшее из светил, на короткое время оставшееся в одиночестве на небе.

Возле полюсов температура заметно снижалась. Там, среди берегов, покрытых густым темно-зеленым кустарником, постепенно переходившим в лесную чащу, к теплым озерам текли спокойные реки. На опушке одного из лесов стояла усадьба профессора, а неподалеку виднелась ровная и блестящая, словно отполированная, площадка космодрома, на которую и посадил свой корабль журналист. Дальнейший путь к дому доктора Гонена гость проделал в кабине небольшого вертолета-робота, предусмотрительно присланного на космодром хозяином планеты.

Профессор, одетый в домашний халат и мягкие тапочки, встретил молодого человека на пороге усадьбы.

— Альберт О'Нил, – представился журналист и, широко улыбаясь, протянул руку.

— Вы, любезнейший, конечно же, исключительный наглец, что при удачном стечении обстоятельств может весьма благотворно сказаться на вашей карьере, – проговорил старик, игнорируя предложение рукопожатия. – Но, знаете, я парадоксальным образом рад вашему появлению. Даже не подозревал, насколько в действительности соскучился по человеческому общению. Мда… как хочется иногда поговорить о годах молодости и о той эпохе, которая сегодня стала уже почти легендарной… Так что проходите – я расскажу вам о последних днях Кохинора и заодно отвечу на вопросы.

Профессор ввел гостя в просторную гостиную, обставленную в стиле ретро странной мебелью из какого-то материала пепельного цвета. Помещение оказалось темным и прохладным, что создавало приятный контраст с влажной духотой, царившей снаружи. Профессор открыл дверцу одного из шкафчиков и извлек бутылку с бурой жидкостью.

— Переселяясь сюда, захватил, знаете ли, немалую коллекцию бренди, – сказал доктор Гонен. – Да только пить в одиночку совсем не хочется. Не составите ли компанию старику?

— С удовольствием! – полным энтузиазма голосом отозвался Альберт О'Нил, усаживаясь в мягкое кресло возле низкого столика.

Старик поставил на столик два наполненных бокала и сам уселся в кресло напротив.

— Вы знаете, профессор, – проговорил журналист, покачивая бокал и вдыхая аромат бренди, – я очень мало общаюсь с людьми старшего поколения, а с теми, кто может помнить Священный Союз, и вовсе никогда не разговаривал. Но много читал о тех временах и смотрел немало исторических фильмов. Вот скажите, это действительно была эпоха изобилия и всеобщего благоденствия, как теперь утверждают многие?

— Изобилия?! – поразился доктор Гонен. – Только полный профан может утверждать такую чушь! Уверяю вас, не существовало и десятой доли товаров, доступных человеку сегодня.

— Но как же так, профессор? Я смотрел статистику – тогдашние производственные мощности превосходили нынешние чуть ли не в сотню раз!

— Так проблема заключалась не в отсутствии мощностей, а в том, что вожди Союза понятия не имели, что именно нужно людям. Вот скажите, разве вы не хотите сменить свой корабль на более современный?

— Ну… хочу, конечно, но меня цены не очень устраивают.

— Правильно! Люди желают иметь что-нибудь не вообще, а в зависимости от цены, которую надо заплатить. Если же денег не существует, как это было в эпоху Священного Союза, а товары не продают, а распределяют, то и узнать, чего хотят люди, невозможно. Поэтому наши вожди сами решали, что нам нужно. Все ходили в одинаковой одежде, жили в одинаковых домах, ели одну и ту же пищу, летали на одних и тех же кораблях и вертолетах. И всё это, конечно же, штамповали в огромных количествах, но разве в количестве изобилие?

Молодой человек пожал плечами и ничего не ответил. Старик хлебнул бренди и продолжил, заложив за голову обе руки и глядя вверх, словно изучая орнамент на потолке.

— Тогда я, разумеется, не задумывался над проблемами режима. Я ведь не знал, что можно жить иначе. Главная задача союзной власти состояла в слежении за тем, чтобы нигде не возник, паче чаяния, некий образ жизни, хоть в чем-то альтернативный «единственно правильному», навязанному нам вождями. А для этого приходилось контролировать всю Вселенную, собирать и обрабатывать информацию даже о самых незначительных событиях. С этой целью и создали Кохинор – покрытый вечным льдом каменный шар, вращающийся вокруг белого карлика и сверкающий в его лучах подобно драгоценному кристаллу, планету, пробуравленную насквозь и под завязку начиненную компьютерами. Она стала центром Вселенной, её огромным холодным мозгом, который держал под контролем каждый уголок населенного людьми мира.

Старик замолчал, видимо, погрузившись в воспоминания о давно минувшей эпохе. Пауза затянулась. Спустя полминуты журналист начал проявлять признаки нетерпения и наконец решился нарушить тишину:

— Почему Свирский согласился взять вас на Кохинор?

— А?! Ах, да… Я нашел способ создавать компьютеры практически бесконечной вычислительной мощности. Я же говорил, что руководители Союза были одержимы идеей контроля над всеми мало-мальски значительными событиями во Вселенной. Но необходимые вычисления занимали так много времени, что их результаты всегда безнадежно запаздывали и оказывались бесполезными. Ну, и, конечно же, существовало множество задач, которые вообще нельзя было решить за разумное время.

— Почему? – удивился молодой человек. – Разве союзное правительство не могло себе позволить построить десятки, даже сотни таких планет, как Кохинор?

— Мда, – покачал головой профессор и глотнул немного бренди из бокала, – вы совершенно не представляете себе масштабы вычислений. Мда… кстати, у меня есть замечательные сигары, не желаете отведать? А то лежат себе годами – в одиночку курить скучно.

— Не откажусь! – воскликнул журналист. – Люблю при случае совместить приятное с полезным!

— Это очень разумный подход, – согласился старик и, встав с кресла, направился к шкафу. Спустя немного времени он вернулся с довольно большим металлическим сундучком.

— Альтаирский табак! – восхитился Альберт О'Нил, открывая ящик и вдыхая запах сигар. – Я курил такие лишь один раз в жизни – это большая редкость. Фабрику-то закрыли через несколько лет после развала Союза. Много всё-таки тогда было хороших вещей. А теперь нет. И след простыл.

– Да, я тоже купил эту коллекцию совершенно случайно – редкая удача. Но вы напрасно обольщаетесь: во времена Союза такие сигары курили только партийные бонзы, а простым смертным даже понюхать не давали.

Некоторое время собеседники сидели молча, окутанные клубами дыма, и наслаждались ароматом великолепного табака.

— Вы, юноша, вероятно, совершенно не осознаете грандиозность вычислений, связанных с, казалось бы, тривиальными задачами, – промолвил старик, стряхивая пепел в керамическое блюдце. – Вот представьте себе, любезный мой, что вам нужно облететь с инспекторской проверкой несколько планет в разных концах Вселенной. Не важно, делаете ли вы это сами или управляете автоматическим зондом – в любом случае вы хотите затратить на путешествие как можно меньше времени, не так ли? Время, необходимое для перелета между любыми двумя планетами, может колебаться от дней до месяцев в зависимости от пропускной способности пространственных тоннелей, которая, в свою очередь, зависит от напряженности поля Хиггса и множества других динамических параметров. Это понятно?

Журналист многозначительно кивнул, хотя о поле Хиггса слышал впервые. Впрочем, слова профессора совершенно не удивили молодого человека. Он часто бывал в командировках и обратил внимание, что путешествие в одно и то же место занимало разное время. Диспетчеры космопортов объясняли это безобразие именно «динамическим состоянием пространственных тоннелей».

— Так вот, – продолжил доктор Гонен, – если этих планет, скажем, десяток, ваш карманный компьютер вычислит необходимый маршрут за наносекунду. А вот если их сотня, то мой рабочий аппарат, который, думаю, мощнее вашего, как минимум в миллиард раз, пропыхтит над этой задачей ни много ни мало сорок лет.

— Сорок лет?! – поразился журналист. – На машине, в миллиард раз более мощной?! Но это же просто нелогично! Планет-то стало лишь в десять раз больше!

— Увы, друг мой! Таковы законы комбинаторики. Конечно, вычислительный комплекс Кохинора превосходил по быстродействию мой компьютер в квадриллионы раз, но ведь и планет, населенных людьми, не сотни, а миллионы. Поэтому время, требуемое на решение подобных задач, во много раз превосходит возраст Вселенной. Мда… миллиарды миллиардов… да что я говорю – центиллионы лет… вот какая пропасть отделяла правителей Союза от их мечты – тотального контроля над всем обитаемым миром.

— И что же? Вы изобрели компьютер, который справлялся с подобными вычислениями в разумные сроки?

— Да, – ответил доктор Гонен. – Мое устройство решало такие задачи почти мгновенно… Что же вы не пьете?! – спохватился старик, наполняя бокал гостя.

Альберт О'Нил молча кивнул профессору и глотнул немного бренди.

— Я изобрел временную петлю, – продолжил свой рассказ ученый, – электронную схему, позволяющую посылать сообщения в прошлое. Недалеко, правда, всего на несколько миллисекунд. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы построить сверхкомпьютер.

— Я слышал, законы природы запрещают путешествия во времени, – возразил журналист.

— Ну, не полностью запрещают, а лишь накладывают некоторые ограничения, исключающие парадоксы. Однако это очень сложная область теоретической физики, не думаю, что нам стоит углубляться. Принципы же работы компьютера, основанного на временной петле, оказались весьма простыми: любые задачи решались перебором всех возможных вариантов. Если правильное решение найдено – программа останавливается, если нет – посылает самой себе в прошлое команду проверить следующий вариант. Вот и всё. Как велико бы ни было количество возможных решений, времени на анализ их всех уйдет ровно столько, сколько занимает проверка одного. В самом худшем случае – не более нескольких миллисекунд.

— Ух ты! Хитро! – воскликнул молодой человек, не скрывая восхищения. – Представляю, как ухватился за эту идею Свирский!

— Свирский?! Нет, он был слишком туп, чтобы понять физические основы открытия, и слишком подозрителен, чтобы поверить мне на слово. Он ухватился за нечто иное – возможность вдоволь поиздеваться надо мной, ведь на Кохиноре я стал полностью от него зависим. Свирский никогда и никому не прощал, но обожал блеснуть показным благородством. Только поэтому он не упрятал меня за решетку после той жалкой попытки нападения – он хотел продемонстрировать широту своей души Алисе Грант. Она, глупышка, так легко давала себя обмануть, несмотря на все мои попытки растолковать ей истинное положение вещей. Мда… Только спустя годы я осознал, что Алиса, возможно, всё понимала, а настоящим дураком был я сам…

Свирский ничем не рисковал – союзное правительство, одержимое идеей раз и навсегда решить проблемы управления Вселенной, поощряло любые инициативы в области вычислительной техники. Мой успех стал бы триумфом коменданта Кохинора, а за провал понес бы наказание только я сам. Трудно сказать, знаете ли, чего этот мерзавец желал больше. Но, независимо от результатов, Свирский постарался превратить мою жизнь на Кохиноре в кромешный ад. По нескольку раз на день он являлся с проверками и, развалившись в кресле, требовал подолгу разъяснять ему статус проекта, угрожая всяческими карами в случае несоблюдения сроков. Затем он осматривал лаборатории и, обнаружив малейшее пятнышко, орал на меня в присутствии сотрудников и заставлял стирать грязь носовым платком. Однажды он послал меня за чашкой кофе, а когда я выполнил приказание, плеснул мне кипятком в лицо, заявив, что я положил слишком много сахара… или слишком мало… я не помню… помню только боль от ожога…

Старик замолчал, пытаясь дрожащими руками разжечь потухшую сигару. После третьей неудачной попытки Альберт О'Нил пришел ему на помощь, и профессор зашелся кашлем от слишком жадной затяжки.

— Благодарю вас, – сказал доктор Гонен, придя в себя. – Иногда он являлся с Алисой, и эти визиты становились для меня самой горькой из пыток, хотя в присутствии жены Свирский воздерживался от хамских выходок. В первые недели я пытался украдкой заглянуть ей в глаза, надеялся обнаружить в них отблеск былого чувства… Напрасно… я не находил там ничего, кроме равнодушия. Она не притворялась – ей действительно не было до меня никакого дела.

— Вы страдали, – произнес журналист голосом, в котором звучали понимание и сочувствие.

— Страдал? О да! Но поверите ли… в то же самое время каждая обида, каждое оскорбление, каждая душевная и физическая боль приводили меня в состояние болезненного, но всепоглощающего восторга! Да! Я наслаждался своими мучениями, ибо они убеждали меня в справедливости и даже святости задуманной мною мести! Как же я их всех ненавидел! Всех – Свирского, Алису, своих сотрудников, ни разу не нашедших для меня слов участия и поддержки, чинуш и охранников, тупых партийных бонз, всю эту правительственную сволочь. Я приговорил их к смерти. Я ощущал себя судьей, которого призвало само Провидение.

— Значит, это всё-таки вы! – изумленно воскликнул молодой человек. – Я оказался прав – вы взорвали Кохинор?! Но во имя всего святого – как?! Как вы умудрились доставить на планету бомбу такой мощности?

– Ну что вы, юноша, никаких бомб я туда не доставлял. Нельзя было приблизиться к столице на расстояние в миллион миль без того, чтобы служба безопасности Свирского не проверила каждый атом груза, который вы везете.

— Но… как же тогда вы умудрились осуществить свой план?

Старик запустил руку в карман халата и вытащил миниатюрный кубик, по виду напоминающий микросхему.

— Вот он – компьютерный процессор, основанный на эффекте временной петли, он же – оружие, уничтожившее Кохинор! – торжественно провозгласил доктор Гонен.

— Но позвольте… я не понимаю, – пробормотал журналист.

— Всё очень просто, юноша. Вы ведь знаете, что любой компьютер при работе нагревается. Таков закон природы – нельзя обратить в полезную работу всю имеющуюся энергию. Часть её уйдет на нагрев окружающей среды. Временная петля способна спрессовать зиллионы столетий в несколько микросекунд. Но ведь и теплота, которая должна была потихоньку выделяться в течение всего этого огромного периода, теперь вырвется в пространство почти мгновенно. Представляете, что произойдет?

— Взрыв! – выдохнул Альберт О'Нил.

— Совершенно верно. Вспышка невиданной силы. Разумеется, надо еще организовать довольно сложную систему энергоснабжения и охлаждения. В принципе, сила взрыва ограничивалась исключительно количеством энергии, доступной устройству в течение пары микросекунд. Этим-то я и занимался. Строил энергетические линии, которые бы позволили временной петле в нужный момент всосать в себя всю мощь реакторов Кохинора.

Свирский, конечно, ничего не понимал. Я демонстрировал удачное решение задач ограниченной размерности, и ему, разумеется, в голову не приходило, какая катастрофа может произойти, если увеличить количество данных всего лишь в несколько сотен раз. Я говорил коменданту, не вдаваясь в подробности, что в этом случае потребление энергии возрастет. Поэтому Свирский в целях экономии ограничил размерность задач, которые мне позволялось решать. Зато на партийном съезде он собирался продемонстрировать сверхкомпьютер во всей его мощи, ну и, разумеется, пожать лавры…

Перед съездом Свирский обратился в Центральный Комитет с просьбой санкционировать временное удаление из столицы всех беспартийных. Якобы в целях безопасности. На самом деле, конечно, он просто хотел лишить меня малейшего шанса быть замеченным партийным начальством. Каким всё-таки он был тупицей!

Вот и всё. На съезде Свирский, вероятно, дал чудо-компьютеру задачку позабористее, чтобы как следует впечатлить делегатов. Результат оказался соответствующим – планету разнесло в клочья.

— Поразительно, – пробормотал журналист. – Они уничтожили сами себя… Это будет сенсационная презентация! Вы, господин профессор, станете самым известным человеком во Вселенной. Разумеется, редакция позаботится о соответствующем юридическом сопровождении. Никто не посмеет посягнуть на ваши авторские права!

— Мда… авторские права… Вы знаете, в течение нескольких лет после взрыва я лечился от депрессии и галлюцинаций. Свирский и Алиса являлись ко мне по ночам, и я орал на них, пытаясь доказать свою правоту, а они молча слушали и грустно качали головами… Я, наверное, неоднократно рассказывал врачам свою историю, но кто же поверит сумасшедшему. А потом я перестал об этом говорить. Я вдруг осознал, какое чудовищное открытие совершил.

Понимаете, друг мой, вероятно, по воле Провидения на протяжении всей истории человечества оружие массового поражения оказывалось достаточно дорогим и сложным в производстве. Сначала я полагал, что и мое изобретение того же рода. Ведь для того, чтобы превратить временную петлю в оружие, требовалось построить довольно громоздкую энергетическую установку. Но потом появился генератор Подвойского-Розенблюма, позволяющий извлекать энергию прямо из вакуума. Вакуум, знаете ли, наполнен так называемой виртуальной энергией. Об этом давно знали, но к практическому применению пришли лет пятьдесят назад. Сегодня почти все устройства работают на этом принципе. Термоядерные реакторы, юноша, канули в Лету задолго до вашего рождения.

Так вот, если питать временную петлю от генератора Подвойского-Розенблюма, можно мгновенно извлечь немыслимые количества энергии за очень короткое время. Я сделал приблизительные расчеты… можно создать бомбу, способную уничтожить галактику. И это оружие будет настолько дешевым, компактным и доступным, что в конце концов им сможет овладеть любой желающей. Каждый человек получит возможность уничтожить весь мир. Вы представляете себе эту ситуацию?

— Да, опасная штучка. Думаю, правительства должны будут принять меры, чтобы держать эту технологию под контролем.

— Какой там контроль. Тем более сегодня, когда Вселенная разделена на множество враждующих государств и организаций. Увы, друг мой, ответственность за нераспространение этой технологии ложится исключительно на меня. Поэтому, уж не обессудьте, я не смогу позволить вам покинуть мой дом.

— Что?! Вы, профессор, видать, опять умом тронулись?

— Видите ли, милейший, я же вас отговаривал, но вы настаивали, даже угрожали мне. Не скрою, я очень соскучился по человеческому общению и просто хотел выговориться. Но инициатива исходила полностью от вас. Теперь вы должны понести ответственность за свои действия. Поймите, во имя человечества я не могу поступить иначе.

— Хватит болтать, придурок! – рявкнул журналист, выхватывая из кармана иглолучевой пистолет. – Не вздумай двинуться с места, пока я не уйду из этой трущобы, а то я живенько продырявлю твою глупую башку!

Лазерный импульс, выпущенный откуда-то сверху, аккуратно отсек кисть руки с зажатым в ней пистолетом. Журналист заорал и упал в кресло.

— Как видите, любезный друг мой, я предусмотрел подобную ситуацию. Система безопасности моего дома уже давно держит вас на мушке. Так что постарайтесь не делать резких движений.

— Во имя милосердия! – простонал журналист, корчась от боли.

— Милосердия? Что есть жизнь одного человека по сравнению с судьбой всего мира? И не пытайтесь, юноша, вам не удастся меня отговорить. Конечно, мои нервы не выдержат зрелища вашей смерти, поэтому я сейчас выйду. У вас есть пять минут. Постарайтесь получить максимум удовольствия. Сигары, бренди – все в вашем распоряжении.

— Меня будут искать, вас арестуют, – прохрипел Альберт О'Нил.

— Глупости. Вы же никому не сказали, куда именно летите, – не хотели делиться в случае удачи, не правда ли? Но в любом случае я, пожалуй, взорву эту планету, замету все следы и переселюсь подальше от цивилизации и журналистов. Всего доброго, милый мой.

Доктор Гонен покинул гостиную, вышел на веранду и подставил лицо влажному теплому ветру. Все три солнца сияли в небе, отчего деревья вокруг усадьбы причудливо переливались различными цветами и отбрасывали в разные стороны почти прозрачные тени. Из дома донесся предсмертный вопль журналиста, после чего опять воцарилась безмятежная тишина.